Неточные совпадения
И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую
радость, и будут
горькие слезы твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего.
Я быстро и крепко привязался к Хорошему Делу, он стал необходим для меня и во дни
горьких обид и в часы
радостей. Молчаливый, он не запрещал мне говорить обо всем, что приходило в голову мою, а дед всегда обрывал меня строгим окриком...
Вся жизнь ее прошла в
горькой борьбе с ежедневной нуждою; не видела она
радости, не вкушала от меду счастия — казалось, как бы ей не обрадоваться смерти, ее свободе, ее покою?
Мы с участием выслушали этот рассказ и искренно пожалели о
горькой судьбе Молодкина, который из-за пожаров поставлен в невозможность пользоваться семейными
радостями, а следовательно, не может плодиться и множиться.
По временам, однако ж, ее поражало что-нибудь особенное, не
радость — на
радости прошлое ее было до жестокости скупо, — а обида какая-нибудь,
горькая, не переносная.
«Так вот друг, которого мне посылает судьба!» — подумал я, и каждый раз, когда потом, в это первое тяжелое и угрюмое время, я возвращался с работы, то прежде всего, не входя еще никуда, я спешил за казармы, со скачущим передо мной и визжащим от
радости Шариком, обхватывал его голову и целовал, целовал ее, и какое-то сладкое, а вместе с тем и мучительно
горькое чувство щемило мне сердце.
Уйдя, он надолго пропал, потом несколько раз заходил выпивший, кружился, свистел, кричал, а глаза у него смотрели потерянно, и сквозь
радость явно скалила зубы
горькая, непобедимая тоска. Наконец однажды в воскресенье он явился хмельной и шумный, приведя с собою статного парня, лет за двадцать, щеголевато одетого в чёрный сюртук и брюки навыпуск. Парень смешно шаркнул ногой по полу и, протянув руку, красивым, густым голосом сказал...
Не знаю, был я рад встретить его или нет. Гневное сомнение боролось во мне с бессознательным доверием к его словам. Я сказал: «Его рано судить». Слова Бутлера звучали правильно; в них были и
горький упрек себе, и искренняя
радость видеть меня живым. Кроме того, Бутлер был совершенно трезв. Пока я молчал, за фасадом, в глубине огромного двора, послышались шум, крики, настойчивые приказания. Там что-то происходило. Не обратив на это особенного внимания, я стал подниматься по лестнице, сказав Бутлеру...
— Анастасья! — отвечал тихим голосом Юрий. — Я сам сирота, и мне ли,
горькому, бесталанному, утешать тебя в несчастии, когда для самого меня нет утешенья на белом свете?.. Ах! не на
радость соединил тебя господь со мною!
Не одна 30-летняя вдова рыдала у ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку… в столице, на пышных праздниках, Юрий с злобною
радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие?
горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно билось в груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
Потом, в своей камере, когда ужас стал невыносим, Василий Каширин попробовал молиться. От всего того, чем под видом религии была окружена его юношеская жизнь в отцовском купеческом доме, остался один противный,
горький и раздражающий осадок, и веры не было. Но когда-то, быть может, в раннем еще детстве, он услыхал три слова, и они поразили его трепетным волнением и потом на всю жизнь остались обвеянными тихой поэзией. Эти слова были: «Всех скорбящих
радость».
Mатрена. Тоже и вдовье дело
горькое. Хорошо дело молодое, а на старости лет кто пожалеет. Старость — не
радость. Хоть бы мое дело. Недалеко прошла, уморилась, ног не слышу. Сынок-то где?
Мелания. А ты помолчи, умница… Евангелие-то в одном переплете с Библией. А крест есть — меч! Туда же! Владыко-то лучше тебя знает, когда чему поклонялись. Вы, честолюбцы, радуетесь падению престола. Не обернулась бы
радость в
горькие вам слезы. Егорушко, мне с тобой надо бы глаз на глаз поговорить…
— Где уж нам, Флена Васильевна, мирские
радости видеть! — с
горьким чувством, вздохнув, молвила Марьюшка.
За то ль, что бог и умертвит
И воскресит его — по воле?
Что с неба дни его хранит
И в
радостях и в
горькой доле?
Мало
радостей видала дома княгиня Марфа Петровна.
Горькая доля выпала ей, доставалось супружество скорбное. Князь крутенек был, каждый день в доме содом и гомор. А приедет хмелен да распалится не в меру, и кулакам волю даст… Княгиня тихая была, безответная; только, бывало, поплачет.
— Благодарю вас за это решение, оно врачует мое наболевшее сердце… Я уеду, сказавши: «до свидания», и буду с нетерпением ожидать дня, когда вы разрешите мне приехать… Я примчусь как сумасшедший от
радости на призыв счастья. Я и сам не хочу, чтобы это счастье омрачалось
горькими воспоминаниями, еще не исчезнувшими из вашего сердца, которое вы отдали мне, взамен моего, которое любит вас так давно, искренно, чисто, беззаветно.
— Верь мне, что мне также очень больно покинуть тебя так скоро, но я к этому принуждена обстоятельствами… Имей терпение… и не будем примешивать к
радости встречи
горькую перспективу скорой разлуки.
Яков Потапович молчал почти все время, но глядел на всех открытым, честным взглядом своих прекрасных глаз. В них сияла искренняя
радость за упрочивающееся счастие любимых им людей, и ни единая
горькая мысль о своих разбившихся надеждах ни на минуту не омрачила их блеска.
Но она не поняла. С
горьким смехом, с безумной улыбкой, в которой мука сочеталась с какой-то светлой небесной
радостью, она сказала...